Я внимательно смотрю на Мезенцева. Да, правильно генерал понимает момент. Ну, что сказать? Радует, что Мезенцев реально смотрит на вещи и понимает корень нынешних бед. Но хватит ли у него сил окоротить партийный аппарат и вернуть центр власти из ЦК КПСС в Совет Министров?

– Разве ж это дело – поддакиваю я – Чтобы секретари ЦК сконцентрировали в своих руках решение всех политических и экономических вопросов?

– Только, Алексей – строжает голос генерала – ты в политику пока не лезь! Просто поверь: в верхах сейчас такой передел власти начнется, такая борьба за влияние, что лучше тебе это время пересидеть в сторонке. Журналом вон своим занимайся, заодно и авторитет в журналистской среде приобретешь. А лет в тридцать, когда заматереешь немного, начнем и тебя продвигать наверх.

Ага… А эти шесть лет я буду со стороны смотреть, как реформаторы под руководством Косыгина себе шишки набивают, отбиваясь от ретроградов и спуская в унитаз самый благоприятный момент в истории страны – рекордные цены на нефть и предстоящую войну США во Вьетнаме…

Нет уж! Где смогу, постараюсь вмешаться по-тихому. Или по-громкому – это уж как получится.

– Степан Денисович, а Аджубея с Фурцевой нельзя было сразу в состав Политбюро ввести? Они же наши союзники, сильно помогли на Пленуме!

Мезенцев снисходительно смотрит на меня, как на несмышленыша.

– Ты знаешь какой на них зуб у всех в ЦК? Вот например, Аджубей – будучи всего лишь редактором популярной газеты, лез во все дела, начиная с МИДа. Встречался с Кеннеди, Папой Римским, выполнял тайные поручения Хрущева в Египте… Счастье, что он сейчас вообще смог усидеть на «занятых высотах», после смерти тестя многие требовали его крови. Так же и с Фурцевой – она могла бы легко лишиться всех постов. Оба они это прекрасно понимают, поэтому так отчаянно и сражались против Суслова и заговорщиков, поэтому и готовы подождать.

– Но у вас ведь есть планы на Аджубея? Хотите его на идеологию поставить?

– Соображаешь… – усмехается генерал.

Ага… Если Аджубей у нас стал кандидатом в члены Политбюро, то имеет теперь право принимать участие в заседаниях и вполне может участвовать хотя бы в обсуждениях. Суслов ведь тоже не имел официального поста главного идеолога партии, а всего лишь отвечал в Президиуме за идеологию и внешнюю политику, формально оставаясь одним из секретарей ЦК. Т. е. по сути, он был настоящим серым кардиналом. Так и с Аджубеем потом можно устроить такой же финт. Умеренный либерал Аджубей – не самый плохой выбор для человека, отвечающего за идеологию СССР. А еще его можно назначить на пост, который сейчас занимает Ильичев – секретаря ЦК и председателя Идеологической комиссии. Пусть он это осиное гнездо разворошит.

Мы еще немного обсуждаем судьбу вновь арестованных Семичастного и Захарова, перспективы Суслова с Малиновским. Никакой конкретики Мезенцев мне не сообщает – я так понимаю, что они сам еще не знает, как все повернется в новом Политбюро. Вскоре мы прощаемся, Степан Денисович с Литвиновым тихонько уходят.

Ночью меня будят женские крики и запах едкого дыма. Путаясь в штанинах и на ходу натягивая олимпийку от спортивного костюма, я выскакиваю в коридор, и сразу же начинаю кашлять. Пахнет чем-то химическим, ядовитым. В коридоре тускло мигают лампочки, санитарки с безумными глазами тащат куда-то каталки с лежачими больными.

– Звоните же ноль один! – кричит молодая дежурная докторша пожилому врачу. Тот трясущимися руками крутит диск телефона на медицинском посту.

– Что случилось? – я хватаю знакомую санитарку за рукав халата.

– В щитовой полыхнуло. Общая эвакуация – женщина подтолкнула меня в сторону выхода – быстрее, товарищ Русин…

– На каком этаже?

– На третьем – санитарка металась, не зная кого эвакуировать сначала. В коридоре уже собралось с десяток больных, половина из них лежала, на каталках. А лифт обесточен.

Что же делать? Чем помочь? Я схватил рулон марли со стола медицинского поста, заскочил в свой туалет. Сунул марлю под кран умывальника, намочил, быстро обмотал вокруг носа и рта.

Теперь бегом на третий этаж по задымленной лестнице, по которой навстречу еще спускались сотрудники больницы и пациенты. Здесь я сегодня был – в этом отделении находятся рентген и разные процедурные кабинеты, включая кабинет физиотерапии. Дыма тут было больше, он уж полз в сторону открытого окна по потолку. Молодцы! Пустили кислород в помещение.

Кашляя, я добрался до очага возгорания. Щитовая располагалась в конце коридора в какой-то комнатушке, заставленной разным хламом: старыми столами, тумбами и стеллажами. Здесь искрило, стены покрылись тонкой черной копотью. На полу лежал человек, лицом вниз, рядом с ним опрокинутое пустое ведро с подтеками воды на полу вокруг. Я выругался про себя – тушить замыкание водой и так захламить щитовую… Слов нет!

Перевернув мужчину в спецовке на спину, вытащил его из щитовой в коридор, усадил, прислонив спиной к стене. Заскочил обратно. Тут уже изрядно полыхало, языки пламени плясали на мебели и шторах, обдавая болезненным жаром. Где же рубильник?!

– Горим! Горим! – издалека раздавались громкие женские крики и, слава богу, вой пожарных сирен. Прибыли бравые советские огнеборцы. Но пока они добегут, развернут рукава…

Я, наконец, нашел рубильник и обжигаясь, дернул его вниз. Искрить перестало, зато пламя выплеснулось через открытое окно на улицу. Выскочив обратно в коридор, откашлялся, сдернул со стены огнетушитель. Перевернул его, ударил о пол. Огнетушитель чихнул и тут же выдал мощную струю пены, которую я направил в проем двери щитовой. Тушить очаг возгорания или тащить прочь потерявшего сознание техника? К счастью, решать эту дилемму мне не пришлось – в коридоре забухали ботинки пожарных, и я отступил к стене, давая людям возможность сделать свою работу…

Глава 7

7 ноября 1964 г, суббота

14.00 Москва, Кремль

6 ноября меня, наконец, выписали из больницы и с почетом выпроводили домой. Думаю, Сергей Леонидович мысленно перекрестился, когда я отправился долечиваться по месту жительства – такого проблемного пациента и врагу не пожелаешь. Кто у меня только не перебывал в больнице за оставшуюся неделю, и каждый раз начинался нездоровый ажиотаж в отделении. Одно неожиданное появление Орловой с Александровым чего стоило, а про визит Аджубея вообще молчу. Ну, и мадам Фурцева тоже наделала переполох. Короче, все разом обо мне вспомнили, стоило новости о моем пребывании в 1-й Градской разнестись по Москве, как пожару. Кстати о пожаре…

Особого ущерба он не нанес, кроме щитовой толком ничего загореться не успело и сильно не пострадало. Было только сильное задымление на этажах. Поэтому вскоре все пациенты вернулись в свои отделения, проветрили палаты, и утром кроме слабого запаха дыма уже ничего не напоминало о ночном происшествии. Правда к обеду в больницу нагрянула высокая комиссия из Горздрава и устроила разнос сотрудникам – нарушения-то всегда найдутся, особенно если знать, что искать и искать это, как следует. Пожарные тоже провели свое расследование. И меня потом благодарили за проявленный героизм и спасение человеческой жизни. Хотя какой там героизм…? Просто не растерялся и проявил здравый смысл, а электрика, потерявшего сознание, пожарные через несколько минут и сами бы нашли, без моей помощи. Еле уговорил их не говорить журналистам о моем «подвиге», хватит уже шумихи вокруг моего имени. Еще и Вика чуть не расплакалась, когда узнала, что я полез в эпицентр пожара, пришлось клятвенно пообещать ей, что «никогда и ни за что».

Седьмое ноября для нашей семьи началось с радиотрансляции митинга и парада. Пока завтракали, слушали Левитана, который вел трансляцию с Красной площади. От голоса всемирно известного ведущего прямо мурашки по коже бежали.